Форум » КОРЧМА » Поэзия. Проза. Всё для Души... (продолжение) » Ответить
Поэзия. Проза. Всё для Души... (продолжение)
Краслава: Была у нас такая тема. Вот решила её восстановить. Надо народу дать возможность высказываться! Вот это я нашла в сети (Честно - не я) у девоньки одной юной, хорошо пишет.(пунктуацию и орфография сохранила авторскую). Мне показалось весьма неплохо. Но главное, психологически достоверно! СУДЬБА ВОЛЧИЦЫ Я родилась волчицей раннею весной, В норе уютной с непростой душой И солнце доброе светило в жизни мне Росла я сильною, готовилась к борьбе Настало моё время и волчица-мать, Давала мне напутствие в мой долгий путь Сказав что, в сердце заглянув к себе, Я расскажу, кем быть судьбою выпало тебе Волк благороден от природы и умён, На битву вечную судьбою обречён, С нечистой силой и отстаивая путь Он чутким нюхом чует жизни суть. Ведь волку безразличен в жизни страх, Он там всегда где, в жилах стынет кровь Где бой идёт без страха во плоти, И вся земля за честь орошена в крови. Все перемены в жизни по плечу ему Безумство правды в нём живёт и наяву Он грудью пробивает в жизни путь себе В неравной схватке и опасной той борьбе. Настанет день и заглянув в глаза мои А что такое волк подумаете Вы? Чем ты гордишься, в чём его душа Чем ты прекрасна, чем ты хороша? И расскажу я Вам, кем выпало быть мне, В израненное жизнью сердце, заглянув к себе, Как мать-волчица говорила мне тогда Судьбою волком быть, мне выпало всегда. [more] ВОЛЧИЦА. ПОЭМА О ЛЮБВИ И ВЕРНОСТИ Там, где овраги темны да ручьисты, там, где ручьи речисты да чисты, там, где птицы молчат, родила одной ночью волчица трёх лопоухих волчат. Месяц светил бледный да блудный, дебри сморил сон беспробудный, белка заснула в дупле. Не спала со щенками волчица, вылизывая их во мгле. Потом свирепела над логовом вьюга. Слепые волчата, трясясь от испуга, молока из сосцов напились и, сопя да икая от сытости, под брюхом спать улеглись. Дремала волчица, но чуткие уши ловили малейшие звуки снаружи возле волчьего логова. Но вместо поступи мужа - лишь дуба скрип толстоногого. А волк в это время, зажатый в капкане на волчьей тропе между пеньками, яростно бился и молча в лютом, смертельном отчаянии, судьбе не сдаваясь волчьей. Подкралась беда тихой, снежною сапой. Теперь с перебитой переднею лапой он цепь рвёт да снег жадно лижет, да слушает дебри сторожко: не заскрипят ли лыжи? В алой крови был снег разрыхлённый, стонали в агонии ели да клёны под злобной, слепящей пургою. Рассвет замаячил зелёный над тёмной, бессонной тайгою. Кто знал, что с пургою несчастье примчится? Тоскою объята, лежала волчица, волчат не решаясь бросить. С каждым может такое случиться. Беда никого не спросит. Не в силах терпеть пустоту и тревогу, волчица решилась идти на подмогу пропавшему в зарослях мужу. И, помолясь волчьему Богу, она побежала в стужу. Нет, не к добру быстро светало. Следы за волчицей пурга заметала, засыпая снегами логово- Волку бегущему - волково, Богу парящему - богово. И вот, отбежав подальше от дома, она в небеса завыла со стоном: - Что же ты, Бог наш волчий, оставил меня одинокой коротать мои вдовьи ночи?! Провой мне с небес, неистовый Боже, разделит ли муж со мной брачное ложе? Мало ль тебе мы крови жертвовали на охоте, чтоб жить мне одной век вдовий? Так выла она с минуту иль боле, вещая снегам о своей волчьей доле, как вдруг из далёкой чащи донёсся призыв, полный боли, душу и кровь леденящий. Проваливаясь по брюхо в сугробах, она понеслась, позабыв о тропах, призыва признав всевластье, к тому, кто зачал детей в ней, к тому, кто дарил ей счастье. Как сердце её закричало от боли, когда она встретила мужа в неволе, в крепком капкане зажатого, ждущего в тихой тоске в ад или в рай провожатого! Он посмотрел в её жёлтые очи. Он застонал и рванулся, но прочен был на капкане замок. Тогда прохрипел он: "Беги же! Беги"! И, потупясь, замолк. Но волчица, кипя лютою злобой, прорычала в ответ: "Прогони, попробуй! Тебе ли в капкане страстей указывать мне, что делать?! Матери наших детей"! "Ну, что же-- вздохнул он.-Делай, что хочешь. Но помни, что путь здесь от пули окончишь в попытке своей бесплодной, отдавая наших волчат в логово смерти голодной". Но самка, зажмурившись крепко со страху, в пленённую лапу вонзилась с размаху и, взвыв от его боли, резанула клыками, как бритвой, самца перебитую голень. Потом она, плача, рядом сидела, а он свою рану лизал то и дело, отвернувшись мордой к берёзам, чтобы она, не дай Боже, не узрела в глазах его слёзы. Внезапно донёсся охотников запах, и волк захромал на трёх своих лапах за верной своей волчицей, пробивающей грудью тропу к ручью, что к оврагу мчится. Они по ручью шли дальше от логова, пока не дошли до брега отлогого тихой таёжной речки, где ели стояли в снегу, как восковые свечки. Потом они сделали круг до оврага по полю, по снежному дну буерака. И волк уже полз за волчицей, потеряв в пути много крови, что продолжала сочиться. И след их кровавый скрывала позёмка, и вьюга весенняя пела в потёмках о верности и о любви их. А в логове ждали волчата: голодные, но живые. Так март пролетел, и снег тихо стаял. Волчица успешно охотилась в стае, а волк обучал волчат охоте на диких уток, мышей и резвых зайчат. Его все прозвали Трехлапым папой. Давно он привык жить с короткою лапой, но думалось год из года, что дороже лапы свобода. А по ночам ему снился капкан, в котором он бился, и вползали в ночные грёзы волчицы любимой слёзы. ВОЛЧЬЯ ДОЛЯ Тяжела моя волчья судьба, знаю точно я, что никогда Не погибну в болотах - ведь души спасенных проведут меня через года! Хоть и спас я уж многих, еще больше убил... Никогда не дружил я, никогда не любил... Был я волком всю жизнь, знать, судьба такова! Ну и пусть, эту жизнь проживу, как глава! Как глава спецотрядов, лидер многих бойцов, Хотя кто-то боится посмотреть мне в лицо, Не обижен на них я - сам себя я боюсь! Такова жизнь моя - через тернии рвусь! Если даже погибну - я не просто так жил! Если и отомстят мне, те, кого я убил, Я умру не без пользы для мира сего, И перед своей смертью спасу я его! Ну уж нет, не погибну я, что же я так! В батальонах врагов будет вой, кавардак, Уничтожу поганцев до начала зари, Друг мой, бог мой, в небо смотри! Уж заря начинает, конец настает, Но последнего гада волк никак не убьет, Что же, друг, неужели потерял я свой пыл?.. НИКОГДА! Пламя в сердце, дух еще не остыл! [/more]
Ответов - 107, стр:
1 2 3 All
Краслава: гость Класс! Автор кто? Утаскиваю к себе на сайт. (Извини, но чуток поправив только знаки препинания )
гость: Автор я .... поправляй .. это почему то черновик ... знаки действительно не правлены .....
Краслава: гость пишет: Автор я Вот и ладушки. уже. http://rusinka.mylivepage.ru/blog/90_%D0%9E%D0%B1%D1%89%D0%B8%D0%B5/17352_%D0%A1%D1%82%D0%B8%D1%85%D0%B8_%D0%B2%D0%BE%D0%B8%D0%BD%D0%B0
Ярослава: А.Жуков. НА ГОРБАТОМ МОСТУ Ветеран продает ордена, Чтоб не кланяться ради Христа. Что ж молчишь ты, родная страна? Иль совесть твоя нечиста. Этот орден его - за Москву, А другой - за рейхстаг, за Берлин. Он стоит на Горбатом мосту Без друзей боевых, сам - один. Этот друг его пал под Москвой, И упал у рейхстага другой. И стоит ветеран сам не свой, Вечный пленник Второй Мировой. Он сберег тебя, Родина-мать. А друзей не сумел уберечь. Сколько минуло лет и опять Он услышал немецкую речь. Он стоит на Горбатом мосту, Перед Богом и Родиной чист. Этот орден его, за Москву, Покупает седой интурист. Гладколиций, сухой господин, Как и он, ветеран по годам. - Если хочешь, бери "За Берлин". А Москву я тебе не отдам.
Alinka2: На стихи моей мамы записали песню со знакомым. Песня "Эмигранты", всем русским эмигрантам посвящается! http://rapidshare.com/files/445706104/____________________.mp3
Краслава: Алинушка милая девочка, благодарю тебя (шмыгает носом ) Десять раз уж прослушала... А напиши сюда пожалуйста текст, а? Хочу перепостить у себя на сайте. Можно? "...русский без Родины - не соловей..." эх!
Alinka2: Да мы тут сами все от нее плачем :) С радостью размещаю текст: Эмигранты Два эмигранта - Две русских души. Звуки органа в холодной тиши, Руки сплелись на коленях у нас, Звуки органа ввергают нас в транс. Припев: Наша загранка - немое кино. Души замерзли как два эскимо. В синих глазах твоих Родина - мать. Как мне тебя не любить, не желать? Душу мою поцелуем согрей, Русский без Родины - не соловей. Здесь не поется, не дышится мне - Я потерялась в чужой стороне. Припев: Наша загранка - немое кино. Души замерзли как два эскимо. В синих глазах твоих Родина - мать. Как мне тебя не любить, не желать? Пальцы сплелись как в экстазе у нас. Звуки органа для нас в этот час. Шепчет мне сердце: "Ты не тужи, В этом загадка русский души" Припев: Наша загранка - немое кино. Души замерзли как два эскимо. В синих глазах твоих Родина - мать. Как мне тебя не любить, не желать? (с) Винничек Марина Борисовна
Краслава: Благодарю тебя Алинушка. Поклон маме. Буду ждать новых результатов. Стихи утаскиваю к себе на сайт.
Ярослава: Сегодня была на литературной встрече, которую проводила издательская группа "Велесово слово". Вышел сборник стихов родноверов "Живая вода". Подготовлен второй сборник. Будет и третий. Вот стихотворение из первого тома, который я держу в руках. Светобор. Солнцепоклонники. Очерчен круг огнём. Сомкнулись руки силы. Мы здравие поём В честь Рода и Ярилы. Кольцо надёжных рук День ото дня всё шире. растёт единый круг Во всём славянском мире. Врагу не разомкнуть Кольцо единоверцев. неразделимый путь У Солнца и у сердца!
Краслава: Класс! утаскиваю
Краслава: Дева 1610 года Явилась мне божественная дева; Зеленый лавр вился в ее власах; Слова любви, и жалости, и гнева У ней дрожали на устах: Я вам чужда; меня вы позабыли, Отвыкли вы от красоты моей, Но в сердце вы навек ли потушили Святое пламя древних дней? О русские! Я вам была родная: Дышала я в отечестве славян, И за меня стояла Русь святая, И юный пел меня Боян. Прошли века. Россия задремала, Но тягостный был прерываем сон; И часто я с восторгом низлетала На вещий колокола звон. Моголов бич нагрянул: искаженный Стенал во прах поверженный народ, И цепь свою, к неволе приученный, Передавал из рода в род. Татарин пал; но рабские уставы Народ почел святою стариной. У ног князей, своей не помня славы, Забыл он даже образ мой. Где ж русские? Где предков дух и сила? Развеяна и самая молва, Пожрала их нещадная могила, И стерлись надписи слова. Без чувств любви, без красоты, без жизни Сыны славян, полмира мертвецов, Моей не слышат укоризны От оглушающих оков. Безумный взор возводят и молитву Постыдную возносят к небесам. Пора, пора начать святую битву - К мечам! за родину к мечам! Да смолкнет бич, лиющий кровь родную! Да вспыхнет бой! К мечам с восходом дня! Но где ж мечи за родину святую, За Русь, за славу, за меня? Сверкает меч, и падают герои, Но не за Русь, а за тиранов честь. Когда ж, когда мои нагрянут строи Исполнить вековую месть? Что медлишь ты? Из западного мира, Где я дышу, где царствую одна, И где давно кровавая порфира С богов неправды сорвана, Где рабства нет, но братья, но граждане Боготворят божественность мою И тысячи, как волны в океане, Слились в единую семью, - Из стран моих, и вольных, и счастливых, К тебе, на твой я прилетела зов Узреть чело сармат волелюбивых И внять стенаниям рабов. Но я твое исполнила призванье, Но сердцем и одним я дорожу, И на души высокое желанье Благословенье низвожу Александр Иванович Одоевский. Между 1827 и 1830
Краслава: ВЕРЕСКОВЫЙ МЕД Шотландская баллада (из Роберта Стивенсона) Из вереска напиток Забыт давным-давно. А был он слаще меда, Пьянее, чем вино. В котлах его варили И пили всей семьей Малютки-медовары В пещерах под землей. Пришел король шотландский, Безжалостный к врагам, Погнал он бедных пиктов К скалистым берегам. На вересковом поле, На поле боевом Лежал живой на мертвом И мертвый - на живом. _______ Лето в стране настало, Вереск опять цветет, Но некому готовить Вересковый мед. В своих могилках тесных, В горах родной земли Малютки-медовары Приют себе нашли. Король по склону едет Над морем на коне, А рядом реют чайки С дорогой наравне. Король глядит угрюмо: "Опять в краю моем Цветет медвяный вереск, А меда мы не пьем!" Но вот его вассалы Приметили двоих Последних медоваров, Оставшихся в живых. Вышли они из-под камня, Щурясь на белый свет,- Старый горбатый карлик И мальчик пятнадцати лет. К берегу моря крутому Их привели на допрос, Но ни один из пленных Слова не произнес. Сидел король шотландский, Не шевелясь, в седле. А маленькие люди Стояли на земле. Гневно король промолвил: "Пытка обоих ждет, Если не скажете, черти, Как вы готовили мед!" Сын и отец молчали, Стоя у края скалы. Вереск звенел над ними, В море катились валы. И вдруг голосок раздался: "Слушай, шотландский король, Поговорить с тобою С глазу на глаз позволь! Старость боится смерти. Жизнь я изменой куплю, Выдам заветную тайну!" - Карлик сказал королю. Голос его воробьиный Резко и четко звучал: "Тайну давно бы я выдал, Если бы сын не мешал! Мальчику жизни не жалко, Гибель ему нипочем... Мне продавать свою совесть Совестно будет при нем. Пускай его крепко свяжут И бросят в пучину вод - А я научу шотландцев Готовить старинный мед!.." Сильный шотландский воин Мальчика крепко связал И бросил в открытое море С прибрежных отвесных скал. Волны над ним сомкнулись. Замер последний крик... И эхом ему ответил С обрыва отец-старик: "Правду сказал я, шотландцы, От сына я ждал беды. Не верил я в стойкость юных, Не бреющих бороды. А мне костер не страшен. Пускай со мной умрет Моя святая тайна - Мой вересковый мед!" С.Маршак. Лирика. Переводы. Санкт-Петербург, Лениздат, 1996.
Венед: Блин!!! Давно искал сие. Да по старости забыл чье и кто переводчик. Спасибо!!!
Краслава: наверное я почуяла....
Краслава: Венед В. СОЛОУХИН. Колодец Колодец вырыт был давно. Все камнем выложено дно, А по бокам, пахуч и груб, Сработан плотником был сруб. Он сажен на семь в глубину И уже виделся ко дну. А там, у дна, вода видна, Как смоль густа, как смоль черна. Но опускаю я бадью, И слышен всплеск едва-едва, И ключевую воду пьют Со мной и солнце и трава. Вода нисколько не густа, Она как стеклышко чиста, Она нисколько не черна Ни здесь, в бадье, ни там у дна. Я думал, как мне быть с душой С моей не так уж и большой: Закрыть ли душу на замок, Чтоб я потом разумно мог За каплей каплю влагу брать Из темных кладезных глубин И скупо влагу отдавать Чуть-чуть стихам, чуть-чуть любви! И чтоб меня такой секрет Сберег на сотню долгих лет. Колодец вырыт был давно, Все камнем выложено дно, Но сруб осыпался и сгнил, И дно подернул вязкий ил. Крапива выросла вокруг, И самый вход заткал паук. Сломав жилище паука, Трухлявый сруб задев слегка, Я опустил бадью туда, Где тускло брезжила вода. И зачерпнул - и был не рад: Какой-то тлен, какой-то смрад. У старожила я спросил: - Зачем такой колодец сгнил? - А как не сгнить ему, сынок, Хоть он и к месту, и глубок, Да из него который год Уже не черпает народ. Он доброй влагою налит, Но жив, пока народ поит. - И понял я, что верен он, Великий жизненный закон: Кто доброй влагою налит, Тот жив, пока народ поит. И если светел твой родник, Пусть он не так уж и велик, Ты у истоков родника Не вешай от людей замка, Душевной влаги не таи, Но глубже черпай и пои! И, сберегая жизни дни, Ты от себя не прогони Ни вдохновенья, ни любви, Но глубже черпай и живи!
Венед: ГлЫбко!!!
гость: Неприятный осадок после разговора с одним типом вылился в подобие стихотворения.... *** Удобное кресло, а может диван, Сигареты, коньяк иль вино . А может быть пиво и комп крутой, И игры, в которых ты - бог. Ты легко рассуждаешь на кухне своей, Почесывая живот: О судьбах людей, пути страны, В которой сейчас живешь. Ты легко обличаешь в своих речах Правительство и народ. Ты кричишь, в исступленьи, что нет людей, Остался лишь только скот. С возмущеньем кричишь, на правдивый упрек, Что знаешь про всё и про всех. А так же, понизив голос на сип, Что знаешь пути на верх. И день ото дня ты делаешь шаг, Но не вперед. Назад. В мечтах облачаешь себя в доспех, А в жизни зарядка - твой враг. Молчишь когда Слово надо сказать Чтоб развеять сомнений тлен. Трусливо бежишь от разборок, проблем, С облегченьем сдаваясь им в плен. К чему я веду сей свой монолог? Да наверное ни к чему . Для меня понятно , что скот - это ты. А Люди - себя куют.
Краслава: Текст песни «Русская дорога» автор Игорь Растеряев По плачущей земле не чуя сапогов Наш обескровленный отряд уходит от врагов Питаясь на ходу щавелевым листом Ночуя в буераке под калиновым кустом Нам отдохнуть нельзя – бегом, бегом, бегом А наши, якобы, друзья засели за бугром И смотрят как нас бьют, не отрывая глаз И только длинные дороги полностью за нас Вытри слезы, отдохни немного, я русская дорога Отходи, а я тебя прикрою, грязью да водою Но по уши в грязи, в воде до самых глаз Через какой-то срок враги опять нагнали нас И бьют ещё сильней, вот-вот и порешат Но лютые морозы к нам на выручку спешат Погоди утри горючи слезы, мы русские морозы Заморозим, заметём тоскою, поманив Москвою Природа на войне, нам как родная мать Но есть время хорониться, а есть время наступать И вскоре объявились мы во вражьих городках И стали всё крушить вокруг, разбили в пух и прах Порвали на куски, измолотили в хлам И, добивая, объясняли стонущим врагам: Запомните загадочный тактический приём - Когда мы отступаем – это мы вперед идем! Вместе с холодами и лесами, впереди Сусанин Просто нам завещана от Бога Русская Дорога Русская Дорога, Русская Дорога, Русская Дорога… взято здесь: http://www.rasteriaev.ru/?page_id=329 там ещё много имеется его стихов. P.S. http://www.youtube.com/watch?v=bmz60JYbPj4&NR=1 а этот клип...эх, ваще.
Лиса: Печальный Скальд
Лиса: АЛЁНУШКА У Аленушки добрый нрав, вроде умница и красавица, И коса у нее до пояса цветом - гречишный мед... Только в жизни ее, как назло, ничего не ладится: Хоть направо пойдет, хоть прямо – всюду камни с надписями “Не подходи! Убьет!” Вот пойдет по ягоды – наберет малины лесной с черникою да насыпет подружкам горсточку – добрая же душа... А подружки потом по ночам просыпаются с криками и к Алене на чай – уж не очень то и спешат... А пойдет по грибы - наберет всю корзину доверху - грузди сами под ноги лезут (до чего ж хороши!), А вернется домой – и тут как по голове обухом - открывает корзину – а в корзине одни ужи... А у мачехи дочери – вот до того уж вредные! Но у них и работа спорится, и перины все златом вышиты... “Это все оттого что ты рыжая... Косы медные - это знак злого солнца, разве ты никогда не слышала? “- говорила Анисья, что знает про все на свете, очень мудрая баба, и Аленушку все жалеет... А в избе у Аленушки - воет и стонет ветер, Ей все время так зябко, и, видно, чтоб было теплее - всю светлицу она заставила образами, Но все равно ночами просыпается оттого, что вода глядит на нее малахитовыми глазами и участливо спрашивает: “Не надо ль чего?” А братец Иванушка где-то с козлами в прятки играет, у него свое, нехитрое счастье... А помнится, когда-то гадала на Святки, и выпал жених трефовый... Вот только к подружке Насте ушел почему-то... Сказал: “ У тебя, Алена, глаза какие-то не такие...уж не ведаю в чем секрет, но будто бы чудища богомерзкие с их дна соленого поднимаются и выходят на божий свет...” А ведьма Меланья, чья изба у заброшенной мельницы, не раз намекала - мол некому мастерство передать... - "Была б ты Алена разумнее, да не такая бездельница, хотя бы как матушка! Но видать ты совсем не в мать...” А вечерами идет Аленушка к тихому омуту и смотрит в него – а там Речная Царевна красы невиданной и зовет, и манит, и говорит" Ну что же ты... Сделай один шажок – станешь для мира сего невидимой!" "Станешь той, кто ты есть", – говорит речная красавица, и вода обнимает, осыпает брызгами- малахитами... А на матушкиной могилке – ворОны на шабаш слетаются... А в избе образа – да все сплошь с глазами закрытыми... (С)Zoryana (Fernflower)
Венед: Чтой-то уж совсем пасмурное стихотворение...
Лиса: Настроение такое, сударь Венед. Просто настроение)
Венед: Раздави сие настроение как гнилого яблочного червя! Улыбнись!
Лиса: *Улыбается. Случайный прохожий бледнеет и быстро уходит назад* Все нормально. Приближение Самайна-Макошья...А пробудившаяся память("а ты, совесть, спи дальше, а то еще одна") - нервы мотает. Вот если увижу когда нибудь одного медведя - задушу...Хотя бы нос ему откушу точно! Или что-то поважнее..))) Асы едут в метро. Хаера, кенгурушки и кеды. Асам лет по шестнадцать - какой там еще Рагнарёк. Асы так веселы, ведь они в настоящее едут, И о будущем им, как и всяким богам, невдомек. Один (глаз еще два) - самый главный отличник на курсе, Кавээнщик и бард, и любимец всех лучших девчат. Один знает все крыши, тоннели и выходы в бурсе, Один знает, о чем методисты на парах молчат. Один вовсе не чист и не бел, как иные считают. Один что-то там курит, пробравшись в общажный ночной Сад, он странные книги старинным деревьям читает, Он во сне повторяет: "Кто любит меня - все за мной!" Тор высок и подтянут, глаза - шоколадно-ржаные, Тор глядит свысока, но тепло, он же любит их всех; Тор единственный видит во сне сны живые, цветные, Тор любого за пояс заткнет и поднимет на смех - Если кто вдруг поднимет глагол на сестричку иль брата; Тор и преподов логикой ставил на место не раз. ...а вообще-то он лучший на этом потоке мехамата, Но все помнят другое: он может отжать двести раз. Рядом Фрейя, - язвит и плюется надоенным ядом, Потрясает кудрями кофейными, колется, жжет... Кто её, Фрейю, знает, какого вампира ей надо, Для каких вурдалаков она себя так бережет? Что за этими феньками и кружевами, стилами и кожей? Есть у Фрейи душа - или только набор свежих карт? Есть у Фрейи - любовь?.. Но об этом не знает, похоже, Даже Локи, с которым у них одинаковый фарт. Локи тоже острит, поводя по-крысиному носом. Он пытается вклеить жевачку на волосы Сиф. Локи любит кино, философию, гольф и вопросы, Локи любит стащить что-нибудь, никого не спросив. Локи чужд на тусовках - он выше, на голову выше, А с копной непослушных волос - так на все полторы. Локи чуть близорук, и в наушниках так себе слышит - Но зато он умеет почуять, в чем фишка игры. Тор пока что не с Сиф. Сиф, смеясь, Один нежно приобнял. Всё у них хорошо: он здоров, и она молода. Ни удачи, ни счастья у них мир пока что не отнял. Обсуждают "Риг-веду", смеясь, не спеша никуда... ...к бледной вёльве никто не подходит. Она - вместе с ними?.. Впрочем, с кем же ей быть - белый волос, нетутошний взгляд? Говорят, что никто до сих пор не сумел разузнать её имя. Говорят, что она неживая. Ну... так говорят. Вёльва вечно молчит. Никогда не поймёшь, что ей надо. Крутит локон напудренным пальцем, глядит на шнурки. У неё в голове - новой дозы билетик из ада, И прозрений о будущем в синем дыму огоньки. Локи чует. Чужой, по чужой он резнет волчьим взглядом. И она отойдет, пересядет подальше от них. Он опять её спросит: "Чудачка, чего тебе надо?" - А она отчеканит какую-то фразу из книг. И под стук колеса асы тихо, внимая свободе, Вдруг услышат его - этот миг, о котором молчит Вёльва... Вскрикнет, хватаясь за вспышку мигренную, Один. Фрейя выйдет, прощаясь... И дома уже докричит. А вагон понесёт асов дальше; прощаясь неловко, Разбредутся один за другим - завтра рано вставать. Не помогут им новые облики, трюки, уловки: Всё равно им судилось рассориться и воевать. Если только не будет прощенья... Но нет, не умеют. Им шестнадцать - волшебнейший возраст давать имена, Возраст - песни писать и ловить свою правду за шею, И ругаться по глупости - так, чтоб на все времена... Вёльва выйдет последней, пойдет по вечернему парку, В сентябре чуя стужу, подумает: "Видно, с ума..." А навстречу ей Скади с пакетом. В нём страшно и жарко. Из него в этот мир очень скоро ворвется зима. (ц) автор Lis_Uliss
Заречный: Видел в м. "Новые черемушки" свадебное шествие готов, что тут скажешь? Карнавал шизофреников. Жених раскрашен аки "Кисс", в цилиндре. Невеста килограмм под сто двадцать в соответствующем декольте и штук семь-восемь мелких бесенят. Вообще метро гнусное место
Венед: Заречнй! Мир дому! Ну и пусть себе тешатся! Чем бы дитя не тешилось, лишь бы НЕ ВЕШАЛОСЬ !
Лиса: Извините, что влезаю Заречный пишет: Жених раскрашен аки "Кисс", в цилиндре. Невеста килограмм под сто двадцать в соответствующем декольте и штук семь-восемь мелких бесенят. Эх...(((Но, почему меня тогда не было я хочу это видеть)))
Лиса: Что-то снова попался стих невеселый... Десятая симфония пустоты Как вы там? - девять со странным взглядом. Впрочем, посыл смешной... Годы бегут, а всё так же рядом время звенит мошной, люди играют в семью, работу, копят нехитрый скарб, так и живут, и всё ждут кого-то... Всех переждёт тоска. Тайна всегда остаётся тайной, сколько с собой не спорь - вечный анамнез, исход летальный, лучшая в мире хворь. Как там лежится? Не жмут ли плиты? Плесень не очень зла? Быть посему, если с жизнью квиты - прочит печать числа, смотрит овалами фотографий, молча, мол - кто такой?. Сложно помыслить о большем штрафе. Девять. Заупокой. Там, где нас нет - хорошо. Не так ли? С нами - всегда беда. Горные духи пекут пентакли в мраморной толще льда. Иглы снежинок звенят по фирну, жалит осиный рой - алчет добычи во мгле кефирной - Эй! Отзовись, Герой! Горы диктуют особый почерк, тычут на тучи взгляд, небо изранив до белых точек, звёздами землю злят. Холод пронзает анабиозом, крик обращая в лёд, бьют каменелые мысли оземь, сердце по рёбрам бьёт. В мёрзлой палатке народ не робкий, горы почти как дом. Ужас любого швырнёт за скобки, взгляд нашпигует льдом, потусторонним умоет ядом, в разум зальёт свинец - вдевятером здесь нельзя быть рядом - сны здесь в один конец. Мечется тенью вокруг палатки призрак пустых глазниц, ужасом слепит мертвенно-сладким, тянет рассудок ниц, сгустками света скользит по склону, множа тревоги жар - в сон прорастает цветком паслёна жертвенный клык ножа. - Сколько вас, сколько? - упрямит ветер, вьюжа тугую плеть, спят мертвецы, не спешат ответить, силятся уцелеть, тонкий брезент - ненадёжный способ, жалость слезой кровит... Сон - это тоже живая особь. Самый опасный вид. - Знаешь, дружок, что такое Ужас? - три умножай на три. Снег - не карман, сбережёт не тужась всех, кто лежит внутри, там, глубоко, у закрытой двери сонных проёмов глаз, сами в себя неохотно верят, падая в тёмный лаз. Тусклая лампочка в коммуналке, в ванной журчит вода, щётки, шампуни, кирпич мочалки - прочая ерунда. Струйки скользят по размякшей коже, шумный дремотный звук, мыслесплетения рвут до дрожи, валится всё из рук, тянется в прошлое паутина, в тайну на Холатчахль - так безнадёжно, неотвратимо... Выскоблит воск свеча, выпьют тентакли Мансийской Жути лакомство нежных душ - с вами, ребята, никто не шутит. Зомби, на выход! Туш! Дальше сюжет не особо ясен - к лесу, по склону, вниз, Жуть разбирается в свежем мясе - девять глотков на бис, бешеным рёвом гремит по венам жгучий адреналин, страх не бывает обыкновенным, ужас неодолим. Лютой улыбкой квадратной пасти скалится Сорни-Най, каждый по своему верит в счастье. Девять. Запоминай. Брошены в спешке ботинки, шапки. Ноги в одних носках... Ветер качает бредущих шатко, в бельмах глазниц тоска, некогда падать и звать на помощь, голос не голос - хрип, мёртвый турист - инфернальный овощ. Блюдо, на вынос! R.I.P. Ванна остыла, осела пена - надо открыть глаза. Страх убивает нас постепенно, в разум скользит шиза, мечутся тени за тонкой ширмой полузакрытых склер - ад воплощений, инфаркт обширный, вкусной души эклер. Нет больше тёплой воды из крана - в колкой метельной мгле холод и боль, лучевая рана. Зрение, пульс - в нуле, каждый по своему встретит утро кратким привет-прощай. Небо окрасится перламутром, звонких ветров праща солнце забросит над перевалом. Лампочки вздрогнет нить... Сон - ненадёжное покрывало, сложно в нём жизнь хранить. Там, где нас нет - неплохое место, просто туда нельзя. Жизнь суматошит от ларго к престо, музыкой слов скользя, сгладит углы, окантует грани, водки нальёт в стакан - нечего думать о всякой дряни плюшевым простакам. Там, где нас нет - не фигура речи бродит из уст в уста, время, увы, бессердечно лечит фразой, что жизнь проста. Сводит с ума ледяной каёмкой фото далёких дней. Там, где нас нет... Запредельно ёмко. Издалека видней. Всё происходит в едином ритме, в прошлом, и там, и тут, словно безумие говорит мне чем этот снег метут, рвётся звонком полуночной трели - в трубке истошный вой, мёртвые просят, чтоб отогрели тех кто ещё живой, в почту дублируя мутным фото дьявольский репортаж - от перевала до эшафота всюду рукой подашь. В аську стучится настырный дятел - хаос, обрывки слов, смысл утопает в холодной вате, словно в воде весло, в сонную пропасть летят фонемы, древний гортанный ряд... В эти секунды живые немы - мёртвые говорят. Громче и глубже саднящий кашель бритвой скользит на дно, вены запутались в красной каше, в ванну пролив вино, воды туннеля уносят льдины к свету иных планет... Вдесятером мы непобедимы - там, где нас точно нет. http://ru-stihi.livejournal.com/6241398.html
Венед: Мне сегодня трижды девятнадцать! Грусть? Тоска, иль сплин? Да нет же братцы. И конечно бы хотел расстаться я с лишними( два раза девяьтнатцать). Только все же, если разобраться Ежли хмель откинуть постараться, и к утру с рассолом не встречаться. то мои "три раза девятнадцать" это сила, вера, крепость ног и статься Это здорово, считать по девятьнатцать! Когда я попаду в Вальхалу. Сие лишь Боги-Ваны знают. Но сколько б мне годов не стало, своей главы я не склоняю. пред силой власти... только внуки на плечи взлезть мои без опасенья могут пускай ровна будет у них дорога! Венед. Из рода "Старой Суки" (С) Венед 24.10.2011
Заречный: Венеду ура троекратно!!!
Венед: День рождения после пятидесяти - торжественная репетиция панихиды. Цветов море, а я ещё жив!!!
Ярослава: Венед пишет: День рождения после пятидесяти - торжественная репетиция панихиды. Вот те на... А я думала до девяноста дожить... Нельзя же сорок лет репетировать! Венед, ты ещё молодой дед, не прибедняйся. Поздравляю!
Краслава: Венедушка, дружище, поздравляю тебя! Прости что с опозданием, ну вот не увидела вовремя. В наши годы - это не столь существенно. Ведь правда? да? Главное - чтоб ты был здрав, да удачлив, чтоб Род твой разростался, чтоб дом твой наполнялся. Ну и за долгие лета - поднимаю чарочку. Обнимаю, Краслава с любовью с неметчины: а этот на наших РОДовых землях стоит (у Ростока)
Лиса: C Днем! Венед пишет: День рождения после пятидесяти - торжественная репетиция панихиды. Чтооо?) Это я значит до своих 113 буду 60 лет репетировать панихиду???)
Венед: Главное не панихида. Главное чтобы ТОРЖЕСТВЕННО! Весело! с душой! (и хотелось бы чтобы после этого не болела голова!)
Лиса: А вдруг туда забрать заходят?)) И что бы не просто так флудить - оптимистичное.. Прогулка. В. И. Матвеева Не ищи меня, пожалуйста, Я ушла гулять по городу, Полутенью, полусветом, Мимо заспанных домов. Я спасу от одиночества Эти улицы и дворики, Позабытые домами, Ради отдыха и снов… Я ушла гулять по городу, Слушать ветер и безветрие, Тихий дождик пусть размоет И сотрёт мои следы. Не ищи меня, пожалуйста, Потому, что больше нет меня. Я ушла в вечерний город Царство грёз и темноты… И отсюда мне не выбраться, Это что-то не понятное, Заманил меня в ловушку Этот город-крысолов. Жарким лепетом безумного Прошептал слова невнятные, И повёл меня и бросил В лапы вымыслов и снов… Если скажут, что погибла я, Если где ни будь, услышишь вдруг, Что заснула, не проснулась, Не печалься и не верь. Не заснула я, любимый мой, Я ушла гулять по городу. Просто вышла и бесшумно За собой закрыла дверь…
Краслава: "Ой-я! А-ой! Выберу день и сражусь я с тобою, Враг - ты по мне! К солнцу с рассветом я встану спиною, Спина к спине! Панцирь воловьей продубленной кожи, Не защитит! Натиск сдержать мой тебе не поможет Из дерева щит! Ой-я! А-ой!" (С)
Краслава: Завещание Никлота Земля венетов Мы хотим вам поведать, братья, О былых временах на Поморье , О Никлоте, о князе Высоком, Князе мудром, отважном и Светлом, Что возглавил пылающим сердцем Совокупные силы венетов . Их войска и дружины морские В тяжкий год, наступления Нави , Когда дымом от многих пожарищ Затянуло и землю, и небо, Когда Тёмные, веря в победу, Осаждали град Дубин на Лабе, Волин-град, град Торнов, стены Ретры, Когда флот и датчан, и фламандцев, Гордых свеев , их братьев норвенов Бороздил в тяжкой силе военной Воды светлого братного моря. Мы хотим рассказать о Никлоте, О победах и подвиге князя И о том, что сказал вождь венетов В день торжеств, Обращаясь к славянам. Но начнем свой рассказ мы сначала. Да поможет нам Велес Высокий Рассказать все правдиво и честно, Чтобы помнил потомок далёкий Песню славы, пришедшую с неба, День победы сил Света над Тьмою, День, подаренный нам Световидом. Знают все в землях франков и готов, Что богаче славян на Поморье Нет племён и народов в Европе. Здесь есть всё: и холмы, и долины, Где качаются тучные травы, Воды рек, гладь озёр, тихих хлябей, Сколько рыбы в них, Дичи средь плавней И сосновых лесов бесконечность, Где по мхам и по травам душистым Бродят серые грузные зубры, Рядом с ними олени лесные. А по светлым полянам и поймам Лани быстрые, вепри, косули И другое зверьё табунами... Но охотников ради забавы Земли венов Поморья не знают. И доверчивы звери лесные К добрым людям, что их охраняют. Но не только сосновым простором Земли венов Поморья богаты. Здесь стоят, под ветрами качаясь, Древних предков святые дубравы, Где сокрыты от хищного глаза Старых капищ и храмов подворья. К этим капищам тайные тропы Охраняет хозяин рачитый, Светобор - дух лесов и природы. Лишь ему одному доверяет Лес венетов сакральные тайны. Всё в стране лужичан , ободритов , Поморян, хижичан и ретаров Благоденствует, манит богатством. В их столицах и малых селеньях Слышна радость, весёлое пенье, А на праздниках красные девы В хороводах кружат до полночи, Состязаются отроки в беге И в военной игре-перунице. Полны в Волине, Ретре, Щецене Рынки разного в ценах товара. Из Китая - шелка и наряды, От арабов - клинки из булата, Из полуночных стран – бела рыба, А с Восточной Руси - воск и кони, Сёдла добрые, шлемы стальные… А купцы поморян, ободритов И суровых руян из Арконы Посещают далёкие страны, Ходят в Рум , Киликию , Тавриду , Шемаханское царство и к индам. Но не только купеческим флотом Славны Щецен, Венета, Аркона, Много лодей военных у венов, Крепких лодей, крутых, быстровёслых. Эти лодьи и дённо, и нощно От пиратов хранят побережье, Топят данов, норвенов и свеев, Если те, нарушая законы, Тёмной ночью крадутся пограбить, Взять в полон красных Дев и подростков. Но не только лишь силой морскою Горды вены славянского моря, Они горды прославленным войском, Войском сильным, единым и стойким. Что не раз латинян побеждало В долгих войнах, упорных, кровавых. Помнят франки, норвены и свеи, Помнят даны свои пораженья, И невольно славян уважают И идут с миром к ним на сближенье. Волхвы Поздним вечером звёздное небо Осветила луна, подымаясь. Её свет встал над кромкой тумана, Что повис над красавицей Лабой. И рассеяв его на утёсе, Нежной ласкою к древнему дубу Опустился, сверкая росою. Луч луны, отпугнув тени ночи, Осветил трёх волхвов, что стояли И смотрели с утёса на Лабу, На игру светотеней в тумане И леса, освещённые светом, Светом неба, холодным и мёртвым. Но недолго волхвы любовались Тихой Лабой в сиянии лунном. Повернувшись к высокому дубу, Они сели на камень холодный И, тряхнувши седыми кудрями, Повели меж собою беседу. Старший молвил: "Я сердцем увидел , Как у Римского папы в застольи Каролинги - два брата сидели И ему рисовали на коже Наши земли и Лабу, и море. Убеждали, что надо к походу Три державы толкнуть в это лето, Чтобы нехристей к лику святому Привести под мечом и секирой. Папа, выслушав их, отказался Помогать королям в этом деле. Только верить ему не престало: Он боится нас, знает, что видим, Что волхвы за "наместником бога" Зорко смотрят в мирах Световида . И поэтому надо готовить Наш народ к наступлению Тёмных. Я сказал, что хотел, мненье ваше Мне б не лишним бы было услышать. Вы ведь тоже в бескрайние дали Проникаете силою духа". И качнувши седой головою, Белый волхв повернулся к сидящим. Но волхвы отвечать не спешили, Они внутренним взором промчались По столицам империй латинских, Вдоль дорог и по орденским замкам. И везде открывались их сердцу, Сердцу вещему тайны папистов. Вся Европа готовила войско, Собирала пикариев, кнехтов, Арбалетчиков, лучников метких, Сильных конников в латах надёжных И, конечно, обозы с припасом, Чтобы войско ни в чём не нуждалось. И везде маги Света узрели Суету ватиканских легатов: Кардиналов, епископов знатных И других, что готовили войско. И вернувши сознание к дубу, Они тихо ответили старцу: "Старший брат, мы с тобою согласны, Пусть узнает народ о несчастье, О нашествии Тёмных с крестами И готовится пусть, чтоб внезапно Не обрушилась Тьма на Поморье, Чтобы силы единые венов Как и в прошлом, сражаясь достойно, Сбили спесь с королей и баронов, С тех, кто слушает глас Ватикана. Ну а нас битва ждёт в царстве теней, В тех мирах, где живут духи Нави. Да помогут пресветлые боги И законы высокие Прави!" И сказавши слова эти брату, Оба мага, поднявшись, исчезли. Только ветер ночной и колючий Донёс слово: "Род с нами, владыко" Грозная весть Рано утром с седого утёса Ввысь поднялся орлан белокрылый, Он кружился над Лабою дивной, Пожирая глазами пространство, И увидел, как всадник меж леса На коне черногривом несётся, Второпях выбирает дорогу, Но уверенно едет - красиво! Видно сразу гонец издалёче… Бережёт силы лошади витязь. Вот подъехал он к Лабе широкой, Слез с коня и из веток ветловых Вынул челн, в нём, присев на колени, Стал грести, его лошадь послушно Плыла рядом красивою шеей Рассекая волну светлой Лабы. И, ударив крылом, птица Рода Поднялась в облака и оттуда, Вновь увидела война на крупе. Всадник к Ретре спешил по дороге, И орлан, проводив его взглядом, Полетел на утёс свой далёкий Сообщить ведунам, что гонец их Невредим и достигнет столицы. Между тем витязь бором сосновым Прискакал к граду лютичей славных И, махнувши флажком зоркой страже, По мосту пролетел серой птицей. Вот набатный неистовый коло Созывать стал народ своим словом, И бежали на площадь печали Люди Ретры - и вои, и жёны, Становились в ряды и молчали, Дожидаясь, что скажет народу Тот, кто в колокол бьёт меднозвонкий. Вот затих бой сердца леденящий, И раздался над площадью голос: "Братья крови, ретари, вставайте, Враг идёт к нам жестокий и злобный По Саксонии к нашим границам, Подступают и франки, и немцы, С ними вместе бургунды, фламандцы, Генуэзцы, а с севера – даны, Конунг Кнуд, с ним ярл Свейн и другие. Они рвутся град Дубин ослабить, Осадить его с моря и с суши, А за всем этим войском латинским Папа Римский и с ним Каролинги, Императоры, герцоги, графы - Вои трёх орденов Чернобога . Всем им хочется земли венетов Разорять, жечь, насиловать, грабить!" И сказав своё слово, посланник Поклониться князьям и боярам, Что собрались с тревогою в сердце На неистовый бой колокольный. На рассвете жрецы храма Лады , Что стоял на холме в центре града, Отпустили из клеток ветловых Голубей сизокрылых почтовых. Эти голуби с грустным посланьем Полетели к столицам Поморья. Они, радуясь свету и воли, Поднялись к облакам и по ветру Устремились на Родину к дому. Мчались птицы над лесом и морем, А над ними кружились орланы, Охраняя в полёте посланцев, Чтобы ястреб иль коршун голодный Не напал на гонцов утомлённых. Убедившись, что голуби целы И посланье дойдёт к адресату, Птицы Рода, летя в поднебесье, Развернулись и к храмам далёким Полетели, исполнивши долг свой. Через день все столицы Поморья Знали то, что на землях латинских Собирается ратное войско, Войско, сильное волей, единством. В этой армии конных и пеших Столько собранно, что сосчитать их Даже сам Числобог3 не сумеет. И ведёт орды Тёмных с крестами Каролинг и потомственный воин, Императора брат - знатный герцог, С ним епископы, графы, бароны, Пилигримы войны – тамплиеры. Их гроссмейстер рубака бывалый, Что не раз побывал на Поморье. Знает он и броды, и дороги В землях венов, а также порядки Войск славянских, их силу и слабость. И в столицах Поморья звучали Сутки коло набатные звонко. Под их звук собиралися мужи Многомудрые, сильные правдой, И старейшины с ними седые, И, конечно, бояре с князьями. На собраньях славяне решали, Как усилить былые союзы, Чтобы споры и глупые тяжбы Не мешали единству славянов; Как построить засеки в дубравах И разрушить мосты через реки; Также стены усилить детинцев И продукты на случай осады Завести в города побратимов. Когда грустная весть о несчастьи Земли стойких славян облетела, Стали женщины плакать ночами, Обнимая мужей своих милых. В свою очередь, мужи и вои Отточили мечи и секиры, Копья добрые, стрелы, чеканы, Остроклювые крючья, кинжалы. День и ночь кузнецы в своих кузнях Занимались починкой доспехов, Переклёпкой щитов и насадкой Топоров на удобные древки. На Поморье готовились к встрече Чужеземцев и слуг Чернобога, Все трудились: и мужи, и жёны, Даже дети и старцы седые. Население рвы углубляло, Поднимало дубовые стены, У бойниц насыпало каменья И смолу разводило в кадушках. Также сено с лугов вывозило, Чтобы скот в крепостях ел отменно И кормил молоком, сыром, мясом Осаждённое в них население. Никлот Поздним вечером яркие звёзды Загорелись, на небе мигая, Море сонно плескало прибоем, Подымая с песков белых чаек. Те, летая над тёмной водою, Возмущённо и громко кричали, Недовольные лаской морскою И порывами слабого ветра. Только филин спокойно и важно Восседал, наблюдая за морем. Он сидел на камнях незаметный, Неподвижный, невидимый чайкам. Птица Сварога ночью безлунной На дозоре сидела исправно, Чтобы с моря внезапно в час поздний На драккарах строптивые даны Не нагрянули силой военной. В это тихое сонное время В зале храма Перуна собрались Воеводы – бояре Дубина - И, усевшись на лавках сосновых, Стали ждать, когда князь пожелает К ним прийти и сказать своё слово. Так сидели они до полночи И молчали, а ветер холодный, Потихоньку играя ставнями, Всё скрипел и стонал как ребёнок. Наконец воеводы поднялись И, вздохнув, порешили направить В княжий двор своего человека, Чтобы он передал князю слово, Слово тех, кто за войско в ответе, Кого выбрали общим собранием Ободриты в тяжёлое время. Решено было князя поставить Перед фактом его малодушья, Чтобы он отказался от власти, Если страхом наполнено сердце. Но лишь только об этом решили, Как открылись дубовые двери, И в светлицу вошёл вождь военный, Светояр – князь страны ободритов. И увидев его, воеводы Снова сели на лавки и молча Стали ждать, когда молвит он слово. И сказал Светояр воеводам: «Братья, трудно мне, братья родные! Не взыщите, скажу я вам прямо, Что не знаю, как с Тьмою бороться, Здесь не я нужен вам – воин брани. Нужен воин другой – воин слова, Воин мудрости, воин порядка! Воин, знающий Тёмных законы, Тот, кто жизненный опыт имеет, Кто водил наше войско на данов, На норвенов, на франков, на свеев И ни разу не знал пораженья. Одним словом скажу я вам, други, Что Никлота к нам вновь на княженье Надо звать: к его дому с поклоном Первым я подойду – вы за мною. И прошу вас, поверьте мне други, Что не надо играть нам с судьбою». Старый мудрый Никлот утром ранним Вдруг узрел из окна своей спальни, Как к воротам парадным у дома На конях вороных и на белых Подъезжали бояре в доспехах. С ними князь Светояр В шлеме златном, В красном ярком плаще и в кольчуге, А в руках его - меч высшей власти, Власти, данной народом, над войском. И задумался старец, взирая На нарядных гостей у стен дома. Но надев выходную рубаху, Вниз по лестнице быстро спустился, Отпер двери своими руками, Жестом знатных гостей приглашая. Но остались на месте бояре, Только головы в низком поклоне Пред хозяином все опустили. И лишь князь Светояр вперёд вышел, Он снял шлем и, склонивши колено, Молча меч положил пред Никлотом, А потом тихим голосом молвил: "Князь и брат мой, Вот меч высшей власти, Снова он к тебе, мудрый, вернулся. Это воля народа и князя, Что склонился сейчас пред тобою. Подыми меч, возьми его снова И води войско венов, как прежде. Все мы будем служить тебе честно, Если надо и головы сложим За народ свой и правое дело. Не взыщи, что ответственность снял я, На тебя возложив её бремя, Это было угодно народу, Что нам делать – такое уж время". И Никлот взяв дрожащей рукою Меч булатный, поднёс его к сердцу И сказал твёрдым голосом князю: "Светояр, очень жаль, что народа Отменить я не в силах решенье. Я согласен, и вот моё слово: Знаешь ты, Светояр, знают войны, Что я стар и командовать войском Одному будет мне не под силу. И поэтому, брат мой, со мною Будешь ты, Светояр, равный властью, Старику помогать станешь словом Мудрым, нужным, ведь ты полководец! Я возьму на себя ход событий, Ты же их исполнять будешь смело. Нам так будет сподручнее, княже. Три чела, три руки и три сердца". Удивлённо взглянув на Никлота, Светояр свою голову поднял И спросил старика: «Кто же третий, На кого он надежды питает. Может кто из союзников верных И кого он пока что не знает?» Но ответил Никлот ему прямо: "Третий с нами поднимет десницу Руевит3, из огня выходящий. Я во сне его видел, бояре, Бог сказал мне всего лишь два слова: "Я пришёл". Значит, Тьма не всесильна. Надо верить, что выстоим, други. Но, чтоб наша победа созрела, Мы пошлём в Ретру к лютичам верным Трёх бояр, в ратном деле сметливых И попросим их быть с нами вместе. Также надо посольство к руянам Снарядить нам, пока что датчане Не прикрыли морские проходы. Надо спешно помочь лужичанам Скот сберечь и разрушить дороги, Что ведут по их землям на Дубин. И, конечно же, надо направить Мужей, знающих толк в убежденьи, В Русь Восточную к братьям по крови, Если б флотом они своим мощным Усмирили Сегтуны4 драккары! Я боюсь выступления свеев, Их король - давний друг Каролингов. Надо думать о всём, братья, сразу И везде опираться на силу". Так сказавши, Никлот меч повесил На свой пояс сафьяновый красный И, обняв Светояра по-братски, До земли поклонился боярам. Нашествие Между тем, в земли лютичей вольных Из Саксонии войско латинов Тяжкой силою грозно вступило. Впереди, на конях восседая, Продвигались наёмники смело. Вид уверенный, наглый, надменный. Видно сразу: пощады не знают… Рядом с ними, блистая гербами, Иониты и, полные силы, Тамплиеры в тяжёлых доспехах. Чуть поодаль лихих воев смерти Продвигались баварцы, бургунды, Генуэзцы, швейцарцы и франки, Также рыцари Пада и Рейна, Вслед за ними на грузных повозках, Запряжённых волами, конями Восседали с оружием саксы, Те, что осенью прошлой клялися Быть в союзе с народом Поморья. И вся эта военная сила Шла на Ретру, на Волин и Дубин, На Торнов, на Венету и Щецен. И вожди латинян изнывали От безделия, видя пустые Сёла лютичей, чьё население, Спрятав скот и засыпав колодцы, Всё куда-то мгновенно исчезло. Кроме этого, в пущах дороги Позакрыли засеки, и тыны И мосты через малые речки Оказались в огне и руинах. И не видно нигде было войска, Войска лютичей смелых и сильных. Странно было смотреть, как славяне Без борьбы отступают к столице, Отдавая свирепым пришельцам Свои светлые отчие земли. В это время из датских фиордов Флот в Венетский залив гордо вышел: Корабли синеокого Кнуда, Его брата - весёлого Свейна. Вся флотилия, став против ветра, Шла на вёслах, волну рассекая. И кричали неистово чайки, Возбуждённые скрипом уключин. Пели песни гребцы, выли трубы, Слышен бой был больших барабанов И команды начальников флота В шуме ветра и качке драккаров. Флот датчан шёл войною на Дубин, На морскую столицу венетов. Братья-ярлы решили отрезать Крепость славную на год от моря, Чтобы немцы, фламандцы и франки Могли взять её с суши измором. Через день корабли резвых данов В воды Лабы вошли до заката И, продвинувшись к Дубину с юга, Стали на ночь в заливе у вала. Огонь вечной жизни В центре дикой, широкой дубравы На высоком холме у дольмена Тайный храм стоял, небом хранимый И хозяином тёмного леса. В храме древнем когда-то в час грозный, Когда с севера льды надвигались И метели свирепые дули, Засыпая равнины снегами, Когда солнце исчезло за тучи И земля от морозов стонала, В этом храме зажёг волхв Высокий Вечный пламень Властителя неба . С тех времён много лет пролетело, Но огонь не угас утомлённый. Он горел и горел, разгоняя Тени Тьмы – порождение Нави. И вот в храм этот тайный, незримый Для жрецов бога смерти и тлена, Собрались семь волхвов В платьях белых И, огню поклонившись святому, Взявшись за руки, наземь уселись Рядом с пламенем, с думою в мыслях. Лица их освещались лучистым Светом Прави горящего сердца. И сказал жрец верховный Сварога, Обращаясь к собравшимся магам: «Войны Света, я знаю, что мысли Вам известны мои, как и слово. Но я должен обряд ритуальный Провести у огня в этом круге. Так что слушайте, сердцем внимая Мою речь о величии дела, И сознанием в суть погрузитесь Той задачи, что вскоре придётся Нам решать, опираясь на Силу. Братья духа, высокая Сварга Ждёт нас ныне в безбрежье далёком, Там решаются судьбы земные: Судьбы русов, венетов и чуди. Судьбы всех, кто живет Словом Весты И законы чтит Прави высокой. Ведь нашествие Тьмы на Поморье Началось в мире огненном неба… Нам придётся вступить в битву с Тьмою В бесконечности, грозной, великой В царстве теней и сил Чернобога. Там, где хаоса пламень холодный Пожирает пространство Вселенной , В этом царстве нам пламенным светом Предстоит нанести пораженье Чёрным магам, что Тёмными правят В странах запада - мрачного, злого. Предстоит нам немалое, братья, И не все возвратимся в мир плотный. Но проигрывать битвы на небе Нам нельзя даже в полночь Сварога . Тогда пламень – хранитель священный – Будет силами Тьмы уничтожен, И исчезнет язык святорусский На Поморье и в крае восточном. Племена наши землю покинут, Обливаясь слезами и кровью, А их место займут в поднебесье Латиняне - рабы Ватикана. Я сказал вам, жрецы, то, что должен, Что отлично вы знаете сами. Но добавлю: победы на небе Разрешают все споры земные». Этим словом закончил обряд свой Белый волхв и, взглянув В души братьев, Прочитал в их сердцах силу Духа, Силу, данную магам Даждьбогом. И невольно владыко замедлил Взор свой праведный на побратимах: Все наполнены яри небесной И красивы, как боги земные. Кто вернётся из них в край родимый, Кто останется жить, - он не знает. Тайна эта лишь Роду доступна, Но Верховный об этом не скажет. С этой мыслью жрец Сварога знак дал, И волхвы, вынув души из плоти, Унеслись на поля края Сварги, В мир, где битва сил жизни и Света Шла жестокая с воинством Нави. Рядом с пламенем вечным остались Лишь тела их недвижные в белом. С виду, будто бы маги заснули, Только камень холодный на лицах, Освещённый кострищем Даждьбога, Говорил об уходе надолго. Начало осады Утром, выйдя на башни Дубина, Старый мудрый Никлот флот увидел, Флот датчан торопливых и сильных, Жадный к золоту, яствам и жёнам. Но, сочтя корабли, князь венетов, Не стесняясь бояр, засмеялся. И, увидев весёлого князя, Удивились седые бояре: "Что смешного, Никлот ты увидел? У датчан флот прославленный, крепкий. Мы отрезаны ими от моря, Как пробиться нам к тем же руянам?" И ответил Никлот князь пресветлый: "К нам руяне придут вскоре сами, Не пришло пока время сражений. Оно будет – почти уж настало, И датчане уйдут восвояси И ни с чем, вот увидите, братья! Слабость их в том, что два у них ярла. Оба метят корону напялить. В этом деле поможем мы Свейну, Кнуд покинет нас сам очень скоро" – И Никлот показал на драккары, Что стояли с гербами у брега: "Оба брата друг к другу питают Только злобу и лютую зависть. В этом наша победа, бояре, Но датчане об этом не знают". И Никлот, повернувшись спиною, К угловой пошёл башне высокой, И бояре смотрели на князя, Удивляясь тому, что сказал он. Через два дня под стены Дубина Подкатило латинское войско. Сколько разных знамён, Сколько стягов И надменных гербов со значками: Генуэзцы, бургунды, фламандцы, С ними войны земли лотарингов, Тамплиеры, епископ, аббаты И обоз, переполненный скарбом. Войско Тёмных у рвов стало на ночь, А на утро, раскинувши лагерь, Заслонило собою дороги И леса, и поля, и брег Лабы… Вскоре сотни костров загорелись Вокруг крепости в ровном порядке. На них жарилось свежее мясо, Что нашли в деревнях латиняне, И парились шатры и палатки, Просыхая на солнце и ветре. С наглым видом латинские войны На твердыни Дубина взирали, По-хозяйски ко рвам подходили, С арбалетов по башням стреляли И грозили защитникам града Крёстным знаменем, криком, гербами. Иногда по команде гортанной Перед рвами носили знамёна, Чтобы видели войны Дубина, Что пришла на их земли корона Каролингов, властителей юга. И сердца у славян трепетали Перед войском бесчисленным, сильным, Что стекло из Европы к их граду, Перекрыло и с моря, и с суши И взяло крепость венов в осаду. Ночью тёмной Никлот, плащ накинув, Поднялся на воротную башню И услышал, как стали пришельцы Засыпать ров дёрном и землёю. Но не видели вены из града Латинян, возводящих подходы Через водный рубеж к их воротам, И напрасно стреляли из луков Осаждённые в недругов лютых. Наугад все их стрелы летели И вреда не чинили христианам. Ночь темна, только море искрится, И слепят факела между башен, Но Никлот, подозвав воеводу, Приказал ему дёготь из бочки Вылить в ров, Вылить дёготь зажжённый, Чтобы он запылал над водою, Освещая работы папистов, Чтобы лучники видели цели И стреляли по ним не по слуху. Вскоре князя приказ был исполнен, И венетские стрелы сразили Тех, кто ров засыпал ночью тёмной, Возводя из щитов загородки. И ушли восвояси в свой лагерь Латиняне от башни воротной. Но наутро венеты узрели, Как ко рву подвели тамплиеры Щит из досок на длинных повозках. Этот щит прикрывать стал работы, Что христиане начали средь ночи. И напрасно стреляли венеты С катапульт по щиту на колёсах, Он всё ближе и ближе катился, Угрожая к воротам подъехать. Ободриты с опаской взирали, Как их ров засыпают глубокий, И в бессилье не знали, что делать, Только старый Никлот был спокоен. Он сказал, обратившись к боярам, Что просох щит на солнце кветеньском , И спалить его будет не сложно. Надо только облить его зельем – Это сделает даже ребёнок - С катапульты стреляя горшками, Что наполнены чёрной смолою. Как сказал князь, так сделали вены, Щит засыпали зельем горящим И смотрели со стен, как сгорает То, что столько им бед причинило. Наблюдая за пламенем дерзким, Ободриты себя поздравляли, Пели песни, плясали на башне И Никлота хвалили за мудрость. Только старый от них отмахнулся, Говоря, что огонь дал им Велес И заслуга его здесь малая. Каждый смог бы легко догадаться, Как разрушить щит длинный из досок, - Просто он стал по случаю первым, - И добавил, что вскоре наступят Штурмов дни и тягучей осады, Что их ров для пришельцев с крестами Не является крепкой преградой. Так и вышло: всё лето христиане Через ров по настилу из брёвен Шли разъярённой массой железной. Сотни лестниц они подымали, Подступая под башни столицы, Сотни крюков, верёвок цеплялись За зубцы и за крышу твердыни. Много тысяч летело на стены Стрел отточенных, копий порочных, Круглых ядер и звёзд из металла, Факелов и горящих снарядов. Но напрасными были усилия Крестоносцев латинского войска Хладнокровно, без страха венеты На стенах своих крепких сражались. Они бились за жизнь и за волю, За любовь, за союз с вечным небом, За богов, за наследие предков, За обычаи, веру и правду! И за милых своих ребятишек, И за жён - русокосых красавиц, За всё то, что зовётся Руссия, Что ласкает и сердце, и душу. Оба князя Никлот с братом крови, Святояром могучим и славным, - Управляли борьбою на башнях, Подымали и словом, и делом Ободритов, измотанных битвой. Они шли по стенам со щитами, Смело стрелы и копья встречая, Говорили спокойно, без страха, Своим видом бойцов вдохновляя. Вот устали от штурмов напрасных Крестоносцы несметного войска И под осень решили к осаде Приступить, чтобы крепость измором Взять к весне и закончить с войною. И для этого стали готовить Они лагерь к зиме и надолго. Вскоре тыном закрылись палатки, Даже ров прокопали христиане, От венетов себя избавляя, Чтобы те, выходя их Дубина, Не могли подступить к их жилищам. А датчане, драккары покинув, Стали лагерем шумным у леса. Свейн и Кнуд, их шатры рядом с морем, Не враждуют, но держаться сухо. Это видно со стен ободритам - И мечтают они их рассорить.
Краслава: много буковок, знаю. Извините, но это я выложила лишь малую толику. Вся баллада автора Георгия Алексеевича Сидорова здесь: http://georgij-sidorov.info/index.php/poeziya/21-zaveshchanie-niklota
Лиса: Правда ли ? Ложь ? Не ясно. Времени бег затих . Птица моя, мой ястреб Небо в глазах твоих . Крыльев широких радость Освободить от пут. Отблески дальних радуг В птичьей душе живут. Горная цепь углами Комкает неба синь. Птичее сердце – пламя, Птичья тоска – полынь… Время отравит яства, Храмы обрушит в прах… Птица моя, мой ястреб … Только перо в руках… (автор мне не известен) *** Автор: stialaila Снип, снап, снурре Дети странные игры придумывают порой: Старый тенистый парк для них - темный лес, За лесом колдунья живет под огненною горой. Когда она варит зелье, дым стоит до небес. Шелест дубовых листьев, деревьев протяжный скрип... Снип. С тропинки шаг в сторону - ты погиб. Старая ведьма угрюма, не любит незваных гостей, Рисует руны сурьмой, запирает входную дверь. Говорят, ворожит на пепле сожженых людских костей, Что приносит своей хозяйке зачарованный хищный зверь. В дремучую чащу не суйся, коли труслив и слаб... Снап. На пыльной земле отпечатки когтистых лап. Тени прячут в траве дорогу, тишина забирает звук, Губы шепчут слова заклятья, пару строк из любимой сказки. Ты уже и не смотришь под ноги; не деревья, а сотни рук Оплетают тебя, и щурятся, и хохочут чудные маски. Испуганный детский взгляд замирает на темной фигуре... Снурре. Алые пятна на угольно-черной шкуре. Легенда честнее правды, если тебе семь лет. Смерть в мирах "понарошку" страшнее реальных бед. В игре крови нет - одежда в закатной глазури... Снип, Снап, Снурре. Мы, наверное, просто уснули? *** Автор: Саша Бес Вьюговей Его звали по – странному холодно – Вьюговей. Коренастый, красивый и с прищуром серых глаз. Никогда не смеялся, не злился, не хмурил бровей . Тьма на сердце (я знала) – от слишком большого костра зола. Все боялись при нем называть имена детей. Если смотрит, старались скорей опустить глаза. Говорили, что в детстве его унесла метель. В двадцать пять он седой, но окрепший, вернулся назад. Как пришел – никого не любил и ни с кем не спал. Возвращаясь с охоты, добычу делил на всех. Он по запаху знал, где находится лисья тропа. Он грыз кости, как зверь и с молитвой закапывал мех. Я хотела его. Заманила его в постель. Так как бабка при жизни учила – дурман -травой. Сердце ныло в предчувствии. Вот на дворе метель. И потом я услышала волчий протяжный вой. А на утро пришла весна, и запел соловей. На крыльце только волчьи следы и щепотка золы… Ты не смей забывать имена моих сыновей. Столь же горькие и целебные как полынь
полная версия страницы